Рядом с этим активным, уже закипающим миром религий существовала 54-миллионная Римская империя (точнее, она все еще именовалась республикой, хотя во главе ее стоял император, занимавший должность народного трибуна и контролирующий Сенат). Гигантская империя, простершаяся от Атлантики до Евфрата, была создана за 300 лет войн; вначале довольно тяжелых (труднее всего Риму было покорить Италию и одолеть Карфаген), но с каждым годом все более легких. Учитывая многонациональность и тенденцию к уравнению в правах провинциалов и римлян, можно с уверенностью говорить об уникальности римского опыта: никогда, ни до того, ни после в мировой истории не возникало равноценной империи по размерам и длительности существования. Британская империя все-таки изначально строилась на колоссальном неравенстве «туземцев» и белых англичан, составлявших национально-расовую элиту, Китайская и Российская империи всегда обладали значительным национально-культурным ядром (римляне же – именно этнические римляне, а не обладатели римского гражданства – никогда, включая неполноправных рабов, не составляли более 10% населения империи). Несомненно, Риму повезло, поскольку он был сверхдержавой, более того – глобальной сверхдержавой (чем-то вроде современных США, хотя сравнивать их некорректно: США, скорее, это победивший Карфаген современности), не имевшей в течение всего своего существования реальных равновеликих противников. Китай никогда напрямую не сталкитвался с Римом, хотя в Лояне знали о существовании Лигани (китайское название Рима). Тем удивительнее была последующая гибель этой империи от рук неорганизованных толп варваров. «Римский дух, при всем своем формализме, юридичности и рассудке, - очень активный дух, очень живое, и, безусловно, жизнерадостное, жизнеутверждающее сознание» (Лосев А.Ф. Эллинистически-Римская эстетика. М.,2002, с 28). Универсальность законов, упорядоченность системы управления, повышенная резистентность в случае кризисов – в т.ч. системных (самый крупный из которых едва не одолел Римскую империю в III веке н.э.) позволила этому уникальному геополитическому, экономическому, социальному и культурному пространству просуществовать более пяти веков. От других эллинистических государств Рим отличался, прежде всего, жизнеспособной системой, которая позволяла свести к минимуму эффект поражений и увеличить эффект любой, даже небольшой победы. Все римские историки в один голос говорят о том, что Рим объединил весь цивилизованный мир, а если какие-либо земли не оказались под его властью, то это лишь свидетельствует об их полной дикости и невозможности на данном историческом этапе цивилизовать эти народы и земли. Отказывая «языческому» мировоззрению в адекватном понимании истории как процесса, наделенного внутренним смыслом, еврейские и христианские богословы почему-то забывают, что еще греческий историк II века до н.э. Полибий в своей 40-томной «Всеобщей истории», исходя из учения стоиков о предвидении, пришел к метафизике истории, которая рассматривала исторический процесс как борьбу народов и отдельных личностей против власти судьбы. Смысл мировой истории, согласно Полибию, это распространение на весь мир власти Рима, и таким образом, понимание истории как единого процесса у античных историков могло быть. У них, действительно, не было понимания истории как влияния христианского или еврейского бога на жизнь людей, но отсутствие этого понимания ни в коем случае не есть отсутствие «историзма», а является лишь нетеологическим видением истории, в которой христианскому и любому другому монотеистическому богу не находится места (теология и историзм – это все-таки разные вещи). Задача Иосифа Флавия, создавшего свои «Иудейские древности» в подражание «Римским древностям» Дионисия Галикарнасского, опубликованным в 7 году до н.э., была скромнее: он рассматривал мировую историю лишь как историю одного единственного – «избранного» - еврейского народа, а все остальные народы могли рассматриваться (и даже мыслиться) только в их отношении к евреям (из этого вполне логично проистекает концепция антисемитизма – некой метафизической неприязни всех народов к «избранным» евреям, по причине их «избранности»). Но эта ветхозаветная концепция как раз обнаруживает отсутствие историзма, поскольку восприятие всей мировой истории как истории только одного, пусть даже избранного, народа – это не историзм, а этнизм. Такую историю писать легко: подгоняя реальные исторические события под религиозно-националистические догмы, а те события, которые подогнать совершенно невозможно, трактовать как «предательство» или «богопротивство» (правда, самого Иосифа Флавия евреи-современники тоже считали предателем). Любопытный пример подобного религиозного внеисторизма мышления содержится в средневековых толкованиях коранического сюжета о Шуайбе (Коран 7:83-91, 11:84-94); Шуайб – посланец Аллаха к мадйанитам, и хотя его история не имеет ни малейших параллелей с историей ветхозаветного Иофора (Книга Исхода 2:15-25), они были автоматически отождествлены (по принципу принадлежности к одному и тому же народу (Пиотровский М.Б. Коранические сказания. М.,1991, с 76)), при этом хронология комментаторов интересовала менее всего, и подобная примитивизация исторического сознания неизбежно происходит из этноцентризма и представления о других народах как о функциях мировой истории (аналогично в христианских легендах правящий христианской Индией «пресвитер Иоанн» становился человеком без возраста, а пророк Иона считался царем Ниневии (Песнь о Роланде. Тирада 225). Античная историография со времен Геродота пришла к пониманию реальной «многополярности» истории. Лучшие представители христианской исторической науки все-таки пошли по пути античной, а не по пути ветхозаветной историософии, при всех своих личных симпатиях и антипатиях принимая равенство и равноценность всех народов земли перед христанским богом (и даже фундаменталистически настроенный православный русский богослов вряд ли будет утверждать, что бог любит православных русских в большей степени, чем православных грузин). Отсутствие в ранней Римской империи религиозных барьеров между людьми значительно упрощало задачу римского универсума: тенденция унификации быта и образа жизни на огромных пространствах Европы, Азии и Африки вполне уживалась с сохранением каждым народом своих этнических традиций, и национальные конфликты, хотя и происходили в Риме, не носили того неразрешимиго характера, который им придает теологизация – т.е. влияние религиозного фактора в современном мире. Одним словом, римляне показали себя превосходными администраторами. В демографическом отношении Римская империя – это огромная людская масса, составлявшая около начала нашей эры 54 миллиона человек (19% мирового населения), и продолжавшая, благодаря миру по берегам Средиземного моря, отсутствию таможенных ограничений для торговли и производства, улучшению условий жизни и даже некоторому росту уровня медицинского обслуживания, расти до 80 млн. к 100 году н.э. и 100 млн. к 200 году (Ле Гоф оценивает численность населения всего европейского континента в 200 году в 67 млн. человек (Ле Гоф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М.,1992, с 230), значит, в границах римского лимеса в Европе было не менее 60 млн. человек, а численность населения территорий современных Франции, Италии и Испании приближалась к показателям позднего средневековья). При этом, в отличие от в целом аграрной – вплоть до XVIII века – европейской цивилизации, античная цивилизация времен Рима – цивилизация городская. Повсеместно вырастают огромные города, хорошо распланированные города, население которых уже перевалило за 1 миллион (Рим и Александрия), 300 тысяч (Антиохия) и 200 тысяч (Эфес). Городами со стотысячным населением к началу нашей эры были Арелат, Иерусалим, Карфаген (отстроенный взамен разрушенного города), Коринф, Лугундум, Милет, Неаполь, Остия, Пергам, Сарды, Сиракузы и Эфес. Хотя Афины разрослись до крупного 200 тысячного полиса с определенной автономией и культурным наследием, это был уже совсем другой город, нежели Афины Перикла и Сократа, но по-прежнему процветали Керамик, квартал гетер и Академия. Небольшой курорт Помпеи насчитывал 20 тысяч жителей – примерно столько, сколько Париж и Лондон времен крестовых походов. О городской культуре римского периода пишут много негативного, преувеличивая степень загрязненности воды и воздуха, тесноту жилищного фонда, пожароопасность (если на территории античного Рима, составлявшей до 80 квадратных километров, проживало не менее 1 млн. человек, то в современной Москве площадью в 1000 квадратных километров проживает более 10 млн. местных жителей и еще до 3 млн. приезжих; таким образом, плотность населения Москвы и Рима почти равна). Эстетика гигантского «мертвого» города проявилась в композиции российской рок-группы «Ария»:
Боги прокляли спятивший Рим,
Город брошенных женщин и калек.
Здесь глотают отравленный дым,
Режут лезвием вены.
Здесь по праздникам ходят смотреть,
Как в агонии бьется человек,
Как пирует свирепая смерть
В желтом круге арены!
«Колизей».
Однако, античный Рим с населением более 1 миллиона человек просушествовал три века, и лишь под конец империи после разорений варварами превратился в небольшое поселение (для сравнения современный Рим стал городом-миллионником только во времена Муссолини). По античным меркам римские города были достаточно благоустроены, имели неплохую инфраструктуру и отлично снабжались продовольствием, а водоснабжение Рима в I веке н.э. было лучшим, чем водоснабжение Санкт-Петербурга и Нью-Йорка сто лет назад (Культура Древнего Рима. Ч 2, М.,1985, с 144). «Золотой век», провозглашенный Августом, имел вполне материальные основания. Римское общество также отличалось достаточно высоким уровнем образования и науки. Император Нерва в самом конце I века разработал, а затем император Траян усовершенствовал систему всеобщего образования для мальчиков (под залог земельной собственности под очень низкий процент), а в правление Адриана система была распростраена также на девочек (Грант М. Римляне. М.,2005, с 95). Для образованных людей даже рабского происхождения были открыты все возможности для карьеры (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 199). Хотя некоторые снобы-культурологи доказывают шаблонность и стандартизацию римской культуры, ее «омертвление» по сравнению с «живой» раннегреческой, но в таком случае вся наша современная цивилизация должна заслуживать не менее жесткой характеристики. Конечно, невозможно сравнивать уровень жизни среднего гражданина Рима с современным, однако не будет преувеличением сказать, что Рим I-II вв. нашей эры – богатейшая на тот момент страна мира. Цивилитеистическое римское общество ранней империи более всего соответствует современному понятию «светский». «Философские воззрения разных школ того времени на сущность верований, как таковых, более всего известны из трактатов Цицерона «О природе богов», «О дивинации» и «О законах». Первый трактат он начинает с констатации огромного числа мнений о богах и нерешимости основного вопроса: правят ли боги миром или не вмешиваются в его дела. Если принять последнее, то уничтожатся религия, культ, благочестие, что приведет к полному смятению — исчезнут связующие общество добродетели. Затем, по очереди, выступают представители разных школ и первым — эпикуреец Веллий. Он говорит, что боги не могли создать мир для пользы людей, так как большинство людей несчастны. Мир не обладает ни душой, ни разумом, ни божественностью, ни вечностью, ибо состоит из частей, а значит распадется. Не лучше бредней поэтов о приключениях богов теории стоиков, признающих единый божественный дух и ум, проникающий во все части природы и связывающий их роковой силой неизбежного будущего. Стоики толкуют проявления этой силы как богов: Юпитера как эфир, или воздух, и как вечный закон, как необходимость того, что есть и будет; Нептуна как море; Цереру как землю и т. п. На деле, хотя боги и существуют, ведь сама природа внушила нам веру в них, но в дела людей они не вмешиваются, не могут любить или ненавидеть: они блаженны, а блаженство несовместимо с деятельностью и эмоциями. Боги антропоморфны, но не познаваемы чувствами, это образы, сообщающие нашему уму идею существ блаженных и бессмертных, их следует чтить, а не бояться. Оппонентом выступает великий понтифик Котта. В силу своего сана он считает, что нельзя публично отрицать существование богов и следует твердо соблюдать все предписанные обществом обряды и церемонии, которые исчезнут, если принять мнение эпикурейцев. Но среди друзей он готов признаться, что его одолевают сомнения. Всеобщая вера в богов еще не доказывает их бытия, так как мы не знаем мнения всех народов, да и среди известных нам людей немало атеистов неверующих. Эпикурейцы считают, что уничтожают суеверие, но последовательнее это делают атеисты, утверждающие, что богов выдумали умные люди для пользы Республики, дабы тех, кого разум не заставляет исполнять долг, заставила религия. От имени стоиков слово берет Бальб. Видя упорядоченность и красоту мира, говорит он, нельзя не признать, что им управляет божество, великий и благотворный ум, Юпитер, отец богов и людей, управитель и устроитель всех вещей, чтимый всеми народами. Нельзя представить себе, что слаженный во всех частях, разумно устроенный мир мог возникнуть из случайной комбинации атомов, как нельзя себе представить, чтобы случайно рассыпанные буквы сложились в «Анналы» Энния. Боги часто являются людям, помогают, уведомляют о событиях. Они заботятся обо всех, но некоторых выделяют особо. Все великие люди были исполнены божественного вдохновения. Рим превосходит всех своей религией, почитанием богов, уважением к ауспициям, даровавшим Риму победы, хотя теперь из-за небрежения знати наука авгуров приходит в упадок. Подаваемые богами знаки — явные доказательства их бытия; если знаки толкуют неверно, виноваты не боги, а люди. Весь космос проникнут разумом, а потому и он, и его части — боги. Боги — это и те, кто оказал людям наибольшие услуги,— Геракл, Диоскуры, Эскулап, Ромул-Квирин, Либер. Боги — это все добродетели людей. В именах богов и мифах таится глубокий смысл. Юпитер — это «помогающий» (luvans pater), он — эфир, свет, небо, бросающий молнии и гремящий; Юнона — воздух, соединяющийся с эфиром; Нептун — вода; Земля соединена с отцом Дитом, что значит dives, «богатый», так как земля богаче всего; Солнце (Sol) — «единственный», величайшее из светил; Диана — Луна родовспомогательница. Людям следует отбросить суеверия, т. е. страх перед богами, избавиться от излишества в культе, воздавать богам культ религиозно, т. е. чтить богов и соблюдать умеренность в культе. Следует верить, что мир управляется волей богов, а не стоящим над ними роком, ибо выше богов ничего нет. Мир — это общая республика людей и богов, ею правят боги, а потому у них общий принцип (ratio) с человеческим родом, общая истина, общий закон, одинаковые добродетели, перешедшие от богов к людям» (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 143-144). Цицерон перечисляет в качестве божественных имен Верность (Fides), Разум (Mens), Доблесть (Virtus), Богатство (Ops), Благоденствие (Salus), Согласье (Concordia), Свободу (Libertas), Победу (Victoria) (Цицерон. О природе богов. II 61). Римские верования в отличие от греческих были менее личностны, более абстрактно-официальны: «Верующий грек нисколько не удивился бы, если бы ему где-нибудь на дороге встретилась его Деметра в виде высокой и полной женщины, с ласковой улыбкой на лице; римлянин никогда в такой женщине не признал бы своей Цереры, - она объявляется ему исключительно в растущем хлебе» (Зелинский Ф.Ф. Из жизни идей, в 3-х томах. Т III. СПб.,1910, с 11). Какова была идеология Римской державы, как мыслили рядовые римляне, греки, галлы, египтяне свою жизнь? «В области идеологии для ранней Римской империи был характерен широкий плюрализм, если он не выходил за рамки соблюдения законов. Ни при Августе, ни при его преемниках по существу не подавлялось свободомыслие, даже не смотря на жестокие меры преемников Августа против сенатской оппозиции. Каждый мог придерживаться любого философского учения, а при соблюдении установленных обрядов и императорского культа и любых верований. Репрессии против некоторых философов и адептов восточных культов, как известно, имели место и в предыдущие века, скорее по политическим, чем по идеологическим соображениям. В целом в первые века империи участие в культах Исиды и Осириса, Кибелы и Аттиса, в мистериях Диониса и т.п. встречало значительно меньше препятствий, чем раньше, и постепенно признавались официально. Не преследовались, за редким исключением, авторы, прославлявшие Брута, Кассия, Катона Утического. Даже во времена террора Нерона не были изъяты сочинения казненных императором Сенеки, Лукана, Петрония, несмотря на их более чем критическое отношение к императорскому режиму и восхищение теми, кто некогда с ним боролись. В правление же Августа, за исключением казни Корнелия Галла, но не как поэта, а как политического деятеля, и ссылки Овидия, сочинения которого тоже не были запрещены, такие репрессии вообще не имели места. Напротив, при покровительстве Августа Тирон издавал переписку Цицерона, хотя, казалось бы, Цицерон должен был быть для Августа достаточно одиозной фигурой» (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 199-200). Эта толерантность античного мира, как не парадоксально, создала почву для распространения нетерпимого христианства, поскольку, если бы древние греки были столь же нетерпимы, как и создатели и адепты новых религий, эти новые восточные религии элементарно не смогли бы распространиться в античном мире. Современные христианские историки, зная последующую историю Рима и его гибель, как и гибель всей античной цивилизации, рисуют мироощущение римлян и греков в мрачных красках, констатируя нарастающую бездуховность, кризис мироощущения, ожесточение нравов и тому подобные вещи, причем представляя все это в качестве антитезы нарождающемуся христианству и тем самым обосновывая просто фатальную неизбежность принятия античным обществом христианства как спасения от бездуховности, кризиса сознания и ожесточения нравов (причем, христианство появляется именно «вовремя» - как раз в момент наибольшего кризиса Рима). В этом можно видеть обычную для христианства манеру считать все нехристианские верования и нехристианское сознание едва ли не разновидностью сатанизма, и подобные выпады делаются исключительно с полемическими целями. Популяризированная христианскими авторами жестокость римских нравов, проявляющаяся, например, в гладиаторских боях, выглядит совершенно иначе, если учесть наличие различных видов экстремального спорта в наше время, а также то, что гладиаторы за редким исключением были профессионалами и занимались своим ремеслом совершенно сознательно. Победители получали большое вознаграждение, иной раз целые чаши с золотыми монетами. К тому же изначально гладиаторские (правильнее, «погребальные») игры были частью поминок по умершему (первый поединок гладиаторов произошел в Риме в 264 году до н.э.) и предполагали прославление победителя, хотя со временем гладиаторские погребальные игры коммерциализировались и стали лишь зрелищем. «Гладиаторы вызывали чувства пылкого восхищения, такие же, какие современная публика испытывает по отношению к кинозвездам и популярным певцам; девушки Помпей исписали стены любовними признаниями гладиаторам» (Грант М. Римляне. М.,2005, с 173). В ответ на христианский упрек в обожествлении жестокости римляне вполне могут упрекнуть христиан в обожествлении позорной казни и осуществлении обряда евхаристии, которая со стороны выглядит как разрезание тела божества на куски и их съедение людьми, а также употребление в качестве напитка крови бога. Римляне в христианской художественной литературе, особенно в исторической романистике, представлены поголовно алчущими принять новую религию, и возникает удивление, почему в такой атмосфере всеобщей предрасположенности и духовного кризиса христианству понадобилось целых 250 лет, чтобы стать государственной религией (250 лет – это довольно большой срок; Л.Н.Гумилев однажды заметил, что в истории 1000 лет равна 1000 лет, и не стоит думать, что если в наших современных учебниках истории древние цивилизации описаны всего дюжиной дат, то это означает, что время тогда и там текло быстрее, чем сейчас, и успевало случиться гораздо меньше исторических событий; 250 лет – это целая большая эпоха в истории государства: предположим, христианство появилось во времена Екатерины Второй и лишь сейчас – в начале XXI века – стало всеобщей религией России – за это время произошло огромное количество событий, и римская история в этом плане ничуть не отличается от российской)? Этот феномен довольно продолжительного вызревания христианства в недрах Рима (равно как и буддизма в Индии, появление которого отделяет от времен Ашоки аналогичный по продолжительности период) свидетельствует против концепции римского периода в целом, как периода перманентного духовного и мировоззренческого кризиса античного общества. Находящиеся в плену этой концепции некоторые западные историки представляют историю христианства I-III вв. н.э., как процесс поступательного увеличения численности христиан и расширения их влияния в обществе (например, британский специалист по конфессиональной статистике Д.Б.Баррет оценивает удельный вес христиан в мировом населении в 100 году – в 0,6%, в 200 – в 3,5%, в 300 – 10, 4% (Народы и религии мира. М.,1999, с 856), и, таким образом, к моменту принятия христианства Константином, христиане составляли более половины населения Римской империи; впрочем, есть иные оценки, принадлежащие православным историкам, которые считают, что к началу IV века христиане не могли составлять более 10% населения Рима (Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб.,1992, с 137), и как следствие, не только на западе, но и на востоке христиане должны быть преимущественно городскими жителями; во втором случае христианство распространялось в пять раз медленнее). Однако богатый эпиграфический материал опровергает теорию упадка римской религиозности, наоборот, религиозная жизнь Рима бьет ключом (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 209, с 227-231); в I-II вв. римское общество вполне адекватно, и никаких кризисных явлений в том смысле, который подразумевают христианские историки, не наблюдается. Само по себе увлечение восточными культами, пик которого падает на последние десятилетия I века н.э., еще не свидетельствует о кризисе традиционного мировоззрения. Перед нами обычный процесс культурного обмена, стимулированный завоеваниями римских легионов в Восточном Средиземноморье, и если бы Рим по тем или иным причинам не смог присоединить Малую Азию, Сирию и Египет, эти влияния были бы на порядок меньше. Если же все эти влияния (христианское – в т.ч.) считать исключительно явлениями религиозного порядка, придется современное распространение на Западе моды на гороскопы, восточные единоборства, аниме и африканские маски считать кризисом христианского мироощущения. Более того, для II – начала III веков характерно определенное оживление культурной и научной жизни в восточных провинциях Римской империи, получившее условное название «греческое возрождение». Этой эпохе принадлежит целая плеяда имен, без которых наше представление обо всей античности было бы неполным: историк и писатель Плутарх, историк философии Диоген Лаэртский, автор гламурного романа Лонг, сатирик Лукиан Самосатский, медики Клавдий Гален и Соран Эфесский, сирийский автор приключенческих романов Ямлих, философ Эпиктет, юрист Юлиан Сальвий, римские историки Тацит и Светоний, писатель Апулей, астроном Клавдий Птолемей, историк Арриан, архитектор Аполодор Дамасский, римский писатель Авл Геллий, энциклопедист Элиан. Многие современные ученые склонны негативно оценивать этот период в истории античной культуры: «В нем присутствовало много перепевов старого, преобладали моменты архаистические и формалистические. В литературном языке происходит возврат от эллинистических форм к классическим («аттицизм»), что приводит к окончательному разрыву между литературным и народным языком. Ораторское красноречие, лишенное в условиях империи всякого политического содержания, вырождается в безыдейную подражательную риторику» (Ковалев С.И. История Древнего Рима. М.,1986, с 598). Однако, упомянутые писатели и ученые не только составляли энциклопедии и справочники, подводя своего рода «итог» античности, но и продолжали развивать ее эстетику и этос, отнюдь не считая, что живут в лоне гибнушей цивилизации. «Массовая культура», закономерности которой обязаны были учитывать авторы эпохи греческого возрождения (Культура Древнего Рима. Ч 2. М.,1985, с 81), отнюдь не равноценна кризисному состоянию. А если бы античная цивилизация действительно находилась к 1 году н.э. в состоянии фатального кризиса, христианизация Рима шла бы гораздо более быстрыми темпами, и никакого греческого – в основе своей «языческого» возрождения не было бы. При этом нельзя даже представить Плутарха, Диогена Лаэртского или Лукиана христианами – они мыслили почти исключительно в рамках традиционного античного мировоззрения (не смотря на всю связность христианства и античности). Если попытаться каким-либо образом сопоставить христианство и греческое возрождение, то получится, что та школа патристики, которой так гордятся христиане, и которая связана с именами монаниста Тертуллиана, Иринея Лионского, Иустина, Оригена, Киприана Карфагенского, докетиста Татиана, Климента Александрийского (все эти деятели жили во II – начале III веков), вполне синхронна греческому возрождению, составляя лишь один из его потоков (не самый крупный). Среди нехристианских авторов эпохи греческого возрождения были не менее талантливые религиозные агитаторы, чем перечисленные христианские богословы. Апулей (по происхождению нумидиец) – автор известного и очень популярного (в наше время сказали бы «бестселлера») романа «Метаморфозы» «Золотой осел», в котором дается широкая картина жизни и нравов греко-римского общества II века н.э., рассматриваемых с позиций морализаторства, был филосом-платоником и сторонником культа Исиды и Осириса (став в конце-концов верховным жрецом этой конфессии в Карфагене). В культе умирающего и воскресающего Осириса и проявляющую по отношению к нему жертвенность и героизм Исиды Апулей видел высшее выражение добра и истины. Впоследствие Августин Блаженный приходил в ужас от осознания колоссального влияния Апулея на современников и потомков (Августин. О граде Божием. XVIII, 18), но при этом очень гордился своим великим земляком (Там же. VIII, 12). Можно даже с уверенностью говорить, что если бы не случилось греческого возрождения, сама христианская интеллектуальная культура была бы в разы беднее и невыразительнее. Хотя Тертуллиан (как и многие другие христианские авторы) выражал крайнее презрение к античности и в частности к Риму, нельзя не признать, что Римская империя стала идеальной средой для вызревания христианства и превращения его в мировую религию. Даже если бы христианство появилось в мире без Рима, оно заблудилось бы среди множества непрочных эллинистических государств Ближнего Востока, оказалось бы втянуто в их междоусобные войны, связав себя с именем какого-нибудь покровителя – мелкого царька эллинистического княжества с арабской династией (подобно царям Адиабены, перешедшим в I веке н.э. в иудаизм), и в лучшем случае могло стать этнической религией какого-нибудь этноса – например, армян. В Риме же христиане смогли распространиться до самых крайних пределов Евразии на запад, и в крупных городских центрах которого христианство прошло эволюцию от мелкой секты чудаков и фанатиков до интеллектуальной среды новой цивилизации. Христианские филиппики в адрес римских императоров (совпадающие во многом с антиимператорской риторикой Тацита и Лукана) не стоит воспринимать как принципиальную позицию. Римское общество хорошо знало, что реальные римские цезари – самодуры, пьяницы и развратники, но это ничуть не мешало существовать цивитеистическому культу римского императора как идеального правителя (Лосев А.Ф. Эллинистически-Римская эстетика. М.,2002, с 65-70) (тем более что самые отвратительные самодурства римских императоров затрагивали лишь небольшой круг людей, к ним приближенных, а вся остальная 50-ти и 100-миллионная империя жила полнокровной жизнью). Обожествление Августа обсулавливалось ролью его личностью. При Веспасиане (68-79) императорский культ был унифицирован, объявлен всеобщим и обязательным. Теперь уже обожествляется не отдельный император, а императорская власть как таковая. Следует отличать культ греческих эллинистических царей, которых почитали как спасителей и благодетелей, от культа римских императоров, которые воспринимались как харизматические лидеры. При жизни императора почитался его Гений, и лишь после смерти римские императоры в прямом смысле слова обожествлялись (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 172). Когда христианство стало официальной религией, христиане ничуть не отвергли культ «божественного императора», возведя императора Константина, сделавшего христианство государственной религией, в ранг апостолов, (кроме некоторых маргинальных сект, христианство нельзя считать республиканским движением, оно не стремилось к свержению монархии, а лишь к замене императора «языческого» на императора христианского). Но в какой мере «язычники» действительно считали Августа богом? На этот вопрос вряд ли можно дать однозначный ответ, так как и сами современники Августа, вероятно, ответили бы на него по-разному. Видимо, следует выяснить, чем вообще был императорский культ не только при Августе, но и при его преемниках. Существовала разница между настоящими богами и обожествленными монархами, к которым не обращались ни с молитвами, ни с обетами. Последние в первые два века империи были не dii, a divi (разница между этими понятиями не всегда была четкой, но, в общем, считалось, что dii были исконными богами, divi — обожествленными людьми. Богами в то время объявляли себя лишь некоторые императоры, которых считали «тиранами» и которые не удостаивались апофеоза. В римской традиции считалось неприличным называть себя богом, можно было именоваться лишь орудием, помошником богов (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 173). Но, как это встречается еще у Плавта, хотя и окарикатуренно, человек мог называть богом того, от кого ожидал или получил большую услугу, а кампанцы за оказанную помощь обещали считать римлян «предками, основателями и богами». Плиний Старший писал, что «бог — это помощь человека человеку», ибо она открывает путь к вечной славе, и древнейший обычай требует воздавать благодарность благодетелю и возводить его в число богов (Плиний. Естественная история. II, 5). Еще Цицерон говорил, что ничто так не приближает человека к богам, как дарование людям благополучия — salutem (Цицерон. Речь в защиту Квинта Лигария. 12). Симмах ссылался на пословицу: «Человек человеку бог, если знает свой долг». Августа, избавившего империю от вековых гражданских войн, провозгласившего своим лозунгом мир и процветание, люди действительно могли считать благодетелем (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 176). Культ Августа имел широкую популярность, и на востоке империи инициаторами его введения часто выступала провинциальная общественность, в то время как на западе культ распространялся усилиями правительства. При этом не стоит забывать, что попытки отдельных императоров и императриц объявить себя богами или богинями потерпели неудачу (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 172). Т.е. мы сталкиваемся с обожествлением, в чем-то подобным обожествлению выдающихся личностей в конфуцианстве, которое именно в эту эпоху было официальной идеологией династий Старшая Хань и Младшая Хань (и таким образом, римляне и китайцы, встречаясь – есть сведения о римском посольстве времен императора Марка Антония в Китае – имели определенное взаимопонимание в области государственной идеологии). В целом же римское мироощущение в первые века нашей эры было светским, почти в современном смысле этого слова. Римский стоик I века н.э. Марк Манилий в поэме об астрологии восхваляет силу человеческого интеллекта как искру интеллекта божественного. Совершенствуя свой разум, человек вышел из дикого состояния, изобрел искусства и науки, открыл тайны природы, стал подобен богам; он обращает к звездам свои звездные глаза, он подвергает исследованию самого Юпитера; ум и силы человека безграничны (Манилий Марк. Астрономия. I, 30-110; II, 108-115; IV, 886-932). Заметим, что в этом гуманистическо-атеистическом по сути панегирике человеку боги сохраняют свое присутствие, но лишь в качестве сил природы. Другие римские авторы более умеренны в своих комплиментах человеку, а божества выступают как символы римских традиций и санкционирующего авторитета. Задолго до Вольтера Овидий заметил, что боги должны существовать, а раз так, то мы считаем их существующими и достойными жертвоприношений (Овидий. Искусство любви. I 640). Однако, боги для римлян никогда не были всемогущими существами. Плиний Старший пишет, что в богов следует верить, но при этом следует знать, что и они не всемогущи и не могут сделать бывшее небывшим или чтобы 10 и 10 не составили 20 (Плиний Старший. Естественная история. II 3). Традиционное обвинение со стороны христианства нехристианского мироощущения в «пустоте» и бессмысленности по сравнению с христианским не может считаться онтологическим, а является исключительно полемическим (допускаемое с целью любой ценой опорочить оппонента). Вот что пишет современный «язычник» Ален де Бенуа о «языческом» смысле истории, принципиально отличном от религиозного ее видения: «Мы сразу же отвергаем иудео-христианскую проблематику, которая делает из прошлого определённо пройденную точку на прямой, неизбежно ведущей человечество из райского сада в мессианские времена. Мы не верим в смысл истории. Для нас прошлое является измерением, перспективой, которой наделена современность. События являются «прошлыми» только постольку, поскольку они вписываются в настоящее. Перспектива, открывающаяся в результате нового представления нами самим себе этих событий, «преображает» наше настоящее точно так же, как смысл, который мы им придаём, заново представляя их себе, содействует их собственному преображению. Таким образом, «прошлое» неизбежно обладает такой чертой человеческого сознания, как временность, которая не является ни измеримым «количеством времени», о котором говорит разговорный язык (временность, наоборот, является качественной чертой), ни длительностью, о которой говорит Бергсон и которая принадлежит нечеловеческой природе, в то время как временность принадлежит только человеку. Согласно Хайдеггеру, жизнь как «забота» (Sorge) протяженна из самой себя; она не заполняет собой никакую заранее установленную временную рамку. Человек – всего лишь набросок. Само его сознание есть набросок. Существовать – значит ex-sisterе, набрасывать самого себя. Именно эту особую подвижность протяжённости Хайдеггер именует «событием» (Geschehen) человеческого существования – событием, которое знаменует «структуру, свойственную только человеческому существованию, которая, будучи реальностью трансценденции и откровения, делает возможной историчность мира». Историчность человека основывается на том, что для него «прошлое», «настоящее» и «будущее» связаны в современности, представляя собой три измерения, которые взаимно оплодотворяют и преобразуют друг друга. В этой перспективе упрек – типично иудео-христианский – в «пассеизме» совершенно лишён смысла» (де Бенуа А. Как можно быть язычником? М.,2004). Подобно тому, как Лосев черпает в мифологическом сознании аргументы против антихристианских идеологий, де Бенуа находит в мифологическом мироощущении тот смысл окружающего мира, которого начисто лишено религиозное сознание, испуганное «неконтролируемостью» мира в отношении монотеистического бога, что именуется в религиозной терминологии «греховностью» мира. Этот испуг религиозного сознания по отношению к реальности усугубляется также тем, что после 1 года н.э. все религии приходят в греко-римский мир с востока, извне, и адепты этих новых религий болезненно реагируют на явное несоответствие этоса новой религии, формировавшегося в совершенно иной культурной среде, и этоса окружающего мира: так апостол Павел был глубоко возмущен множеством статуй богов в Афинах – в его голове не укладывалось, как может бог вообще допускать существования подобной реальности! Но не следует при этом преувеличивать удельный вес новых религий в жизни греко-римского общества I-II веков. Зачастую к ним относились лишь как к экзотике, забавной и увлекательной, либо чуждой и зловредной, но не более. Образ жизни среднестатистического подданного Римской империи между 1 и 200 годами н.э. изменился гораздо меньше, чем думают христианские богословы. Хотя римско-греческая цивилизация I-II веков и была разбавлена влияниями восточными культур (христианской в т.ч.), трудно говорить о ее кризисе и разложении. Совсем другая картина складывается в следующем – III веке, когда в Риме происходит системный (как назвали бы это современные эксперты) кризис, и империя, а с ней все общество, едва не гибнет. Античная цивилизация подходила к своему концу, но этот конец обуславливался не какой-то особой «греховностью», присущей римскому миру как антагонисту нарождающегося христианства, а естественным ходом событий, поскольку вечных цивилизаций не бывает, и все они подвержены круговороту зарождений – развития – умирания. Православная Византия не смогла прожить дольше, чем «языческий» Рим, современный Запад тоже не вечен. Христианские историки-фундаменталисты, отвергающие концепцию круговорота истории, объясняют гибель Рима, как и Византии их «греховностью» - т.е. несоответствием требованиям сакрального мира.