Современное русское православие - типичная тоталитарно-интеллигентская идеология. У нее немало сходств с другими аналогичными феноменами в истории нашей страны: большевизмом, народничеством, правозащитным диссидентством, но есть и ряд отличительных черт.
По сравнению с другими ("светскими") идеологиями, русское православие - идеология религиозная, и в этом плане оно нетипично для России. Хотя в других странах подобные религиозные идеологии существовали и существуют до сих пор. Самые известные из них: солидаризм (не путать с русским эмигрантским солидаризмом), который сформировался на базе политических движений католической церкви в первой половине ХХ века, а также "теология освобождения" - очень левая католическая идеология Латинской Америки, развившаяся в 1960-х гг, но процветающая и поныне, не смотря на неоднократные осуждения со стороны Ватикана. Некоторые движения в Румынии 20-30-х гг ХХ века также являлись носителями религиозных идеологий. Можно вспомнить австрийский "клерикальный фашизм" Дольфуса и Шушнига 1933-1938 гг. Также, в принципе, можно найти элементы религиозной идеологии в правых и крайне правых: салазаровском режиме Португалии, франкистском режиме Испании, монархическом режиме Югославии 1929-1935, хортистском режиме Венгрии 1920-1944, "кулацких" режимах Прибалтики, хотя почти повсеместно религиозный аспект идеологии данных режимов был подчинен политической целесообразности, и здесь богословие выступает в качестве служанки политики. Каждый из этих вариантов имел свою неповторимую эволюцию и судьбу, и рассматривать их было бы очень долго, но вернемся в Россию. В России, вроде бы, ничего подобного никогда не было.
Православная идеология, как и другие российские идеологии, начинает складываться еще в XIX веке, и ее появление на свет вызвано аналогичными причинами (не только в российском, но и в мировом масштабе) - ростом грамотности и распространением образования. Ортега-и-Гассет в своем "Восстании масс" совершенно справедливо указывает, что население растет не только в количественном, но и в качественном отношении. Если в около 1800 года в городах проживало не более 5% населения Земли (в России - 4%, в США - 3%), а грамотность практически во всех странах была прерогативой нескольких процентов населения - верхушки общества, то сто лет спустя картина радикально меняется - горожан уже 13,6%, а грамотность в европейских странах (кроме Италии, Испании и Португалии) перевалила за 80%. Возник слой образованных людей, которые уже не могли вести (да и не вели) "традиционный" образ жизни. Темпы расширения образования зачастую превосходили темпы общей социализации, и это усиливало недовольство существующим положением вещей именно в этом слое. Либерально-парламентские реформы в Европе XIX века были неизбежны. При этом не стоит думать, что сторонники парламентского правления и противники абсолютизма обязательно были либералами, но им требовалась трибуна для выражения своих мнений и законодательный орган для их реализации. Короли с их бестолковыми фаворитами им порядком надоели. Хотя в целом пик либерализма приходится на 1900 год. Впрочем, около 1900 года лишь 10-12% населения в самых либеральных странах имели избирательные права. А ХХ век предоставил его всем. И либералы быстро потеряли большинство почти во всех странах мира.
Всю эту многоголовую ораву надо было как-то организовывать, создавать для нее информационное пространство, и если правящие режимы не успевали, то на их место приходила оппозиция (иногда революционная). Такова общая теория идеологий в XIX-XX вв.
А в России? Темпы роста городского населения и распространения грамотности запаздывали по сравнению с Европой. например, в 1900 году грамотных в России было 29%, во Франции - 83%, в Германии - 88%, и даже в Испании (которую в России считали очень патриархальной страной) - 44%. Однако уже в 1840-х гг сформировался особый слой населения, не имеющий аналогов на Западе, - интеллигенция. В ее среде началось вызревание идеологий. Спор западников и славянофилов был достаточно теоретическим, во всяком случае, одноименных партий не возникло. Первая российская идеология - народничество - возникает десятилетием позже и быстро завоевывает умы образованных людей, а неуклюжие попытки еще в эпоху Николая I создать официальную идеологию ("православие, самодержавие, народность") успехом не увенчались. Пик влияния народнической идеологии разных типов - 1881 год. Если бы в тот момент нашлась группа решительных заговорщиков, пользующихся поддержкой в войсках, и если бы во главе правящего режима стояло убожество типа Николая II, первая русская революция (причем, успешная) произошла бы в 1881 году. Далее появляется европейский марксизм, народничество трансформируется в среду, из которой выросли эсеры, а частью сливается с прозападным либерализмом кадетов начала ХХ века. Интересно, что Лев Толстой стоял у создания своей особой идеологии, но он счел, что не барское это дело, а ведь мог стать чем-то вроде российского Махатмы. В конце концов, большевики - одна из разновидностей марксизма - пришли к власти в России и победили в гражданской войне всех своих оппонентов. Как реакция на "красную" идеологию возникла "белая" идеология, которая сводилась к идеализации дореволюционного прошлого и желаю его вернуть. Однако подавляющее большинство населения России (не только большевики, но все основные социальные и этнические группы - от купцов-старообрядцев до местечковых евреев) именно этого-то и не хотело. Кстати, люди, пропагандирующие наличие в большевистской партии огромного количества евреев, почему-то забывают, что второй половиной большевиков были русские дворяне (Ленин, Куйбышев, и даже Маяковский). Сионизм и большевизм с самого начала были врагами, и чем больше белые кричали о "жидовском засилье" в Советской России, тем больше евреи верещали о "государственном антисемитизме" и т.д. в СССР. А белые совсем забыли, что гражданская война - это не только и даже не столько война сабель и штыков, а прежде всего война пропагандистов, война идей, на фронтах которой один языкастый агитатор может переманить целый полк. А вот с этим у белых было очень плохо, и случись им победить, их белогвардейский режим оказался бы самым бестолковым и малохольным из аналогичных идеологий в тот период. Поэтому белым оставалось или погибать или эмигрировать. Распространенное мнение, будто эмиграция была преимущественно дворянской, предвзято. Минимум половина российских дворян (в т.ч. одна из ветвей предков пишущего эти строки) остались в Советской России и стали советскими людьми (для многих даже проблемы выбора не было), а среди 2-2,5 млн. белоэмигрантов преобладали разночинцы (в т.ч. интеллигенты - приверженцы потерпевших поражение идеологий). Идеология "белого дела" дожила в эмиграции до своей физической кончины и практически не оказала никакого влияния ни на Советскую Россию, ни на постсоветскую. Далее большевистская идеология, не смотря на ряд расколов и ожесточенную внутреннюю борьбу, сумела консолидировать страну, обеспечить ее модернизацию и отразить иностранное нашествие в 1941-1945. Советский коммунизм смог достаточно легко справиться с власовством (единственным реальным конкурентом с 20-х по 70-е гг), которое представляло собой советскую некоммунистическую идеологию, формировавшуюся с колес и в целом пропагандирующую будущее России в качестве младшего партнера победившей Германии. Власовцы пополнили эмигрантскую среду, но остались столь же чужды подавляющему большинству советских людей. Новый конкурент коммунистической идеологии - диссидентство - появился в 1950-х гг. Впрочем, сама по себе внутренняя антисоветщина 60-80-х гг. была беспомощна, как Новодворская в психбольнице. Эрозия коммунистической идеологии в 1980-х гг. происходила по иным, не связанным с деятельностью Сахарова и Солженицына, причинам, а антисоветчики лишь оседлали процесс. Идеологические режимы недолговечны, и 70 лет СССР это предел.
Далее реформаторское идейное пространство конца 1980-х трансформируется в несколько идеологий, большей частью импортных, которые боролись за умы уже в общей массе высокообразованных россиян. Консервативный либерализм Черномырдина, социальный либерализм Явлинского и компрадорский либерализм Гайдара потерпели историческое поражение и оказались мелкими идеологическими сектами на обочине общественной жизни. Впрочем, и их конкуренты добились немногого. Дело даже не в том, что среднестатистический россиянин разочаровался в очередной идеологии, а в том, что эпоха идеологий, занявшая 160-летний период российской истории, похоже, закончилась. Первым это понял Жириновский, вторым - Путин. Поэтому современные идеологические партии являются безнадежными политическими карликами, а компартия - единственная крупная идеологическая партия современной России - опирается не столько на коммунистическую идеологию, сколько на историческую память об СССР. Заодно можно отметить, что не смотря на все огульные обвинения русских в поголовном расизме, фашизме и т.п. "измах", создать русскую националистическую идеологию ни в начале ХХ века, ни в конце его не удалось, а русские национал-социалисты - романтики Третьего Рейха, и их усилия в 1990-х могли стать лишь крепким лекарством от либерализма, но не более.
Однако, где же здесь православная идеология? Она - в отличие от Ильи-Муромца - сидела на печи не 33, а все 160 лет, и досиделась до самого конца идеологической эпохи в истории нашей страны. Возникает православная идеология почти параллельно с народничеством (1860-1870-е гг), однако в ту эпоху ее адепты были одинокими воинами в поле, белыми воронами и не могли подчинить массы своим идеям. На них смотрели как на безобидных чудаков и не воспринимали всерьез. Это отношение сохранялось все полтора века идеологического этапа истории России. Однажды, когда А.А.Зиновьева спросили о "религиозном возрождении" в СССР, он назвал известного московского шизика и пару сотрудников Института религии и атеизма. Все иные борющиеся идеологии (даже белогвардейская, как это на первый взгляд не странно) были идеологиями светскими, и видели в религии в лучшем случае - историческую традицию, а в худшем - недоразумение (в эпоху, когда космические корабли бороздят...) В числе "белых ворон" обычно называют Достоевского, К.Леонтьева, И.И.Сергиева (Иоанна Кронштадтского) и еще ряд более мелких фигур. Леонтьев оказался в этой опере случайно. Он - крестоносец, эстет, декадент, его мироощущение бесконечно далеко от современного православного мироощущения. Потому и не цитируют его на православных форумах. Он не был "народником". Будучи антитезой атеистическому народничеству XIX века, "достоевщина" (так можно назвать зародыш русской православной идеологии) тем не менее восприняла ряд его базовых постулатов. Это идейный эскапизм, культ народа (в редакции Достоевского "народа-богоносца"), неприязнь к высокой культуре (православный Базаров столь же отрицательно относится к "светской" культуре, как и Базаров-атеист). Конечно, лично Достоевский не имел ничего против искусства, восхищался Рафаэлем и т.д. "Светская зараза" в нем еще сидела. А вот последователи это преодолели: «Нельзя, например, быть христианкой и ходить с оголенными выше колен ногами и оголенными выше плеч руками, как это требуется по последней моде 1925–1928 гг. Я лично терпеть не могу женщин с непокрытыми головами. В этих последних есть некоторый тонкий блуд, – обычно мужчинам нравящийся. Также нельзя быть христианином и любить т.н. «изящную литературу», которая на 99% состоит из нудной жвачки на тему о том, как он очень любил, а она не любила, или как он изменил, а она осталась верной, или как он, подлец, бросил ее, а она повесилась или повесилась не она, а кто-то еще третий и т.д. и т.д. Не только «изящная литература», но и все искусство, с Бетховенами и Вагнерами, есть ничто перед старознаменным догматиком «Всемирную славу» или Преображенским тропарем и кондаком; и никакая симфония не сравнится с красотой и значением колокольного звона. Христианская религия требует мифологии колокольного звона. Христианин, если он не умеет звонить на колокольне или не знает восьми церковных гласов или, по крайней мере, не умеет вовремя развести и подать кадило, еще не овладел всеми тонкостями диалектического метода. Колокольный звон, кроме того, есть часть богослужения; он очищает воздух от духов злобы поднебесной. Вот почему бес старается, чтобы не было звону». Это пишет А.Ф.Лосев – профессор, доктор филологических наук и прочая.
"Достоевщина" стоит на грани антиправительственной оппозиционности, но не переступает ее. Не смотря на всю критику "синодального православия", которое, в сущности, было концом исторического православия в России (дальше остались лишь народно-суеверное православие, исчезнувшее вместе с русской деревней в ХХ веке, и интеллигентское кабинетное православие - русская православная идеология), если "царь от бога", то идти против него - богохульство. Здесь закладывалось современное царебожничество, избравшее объектом поклонения самого нелепого царя в русской истории. Впрочем, если бы народники победили, "достоевщина" быстро трансформировалась бы в политическое антиправительственное движение православных фундаменталистов. Достоевский в рамках своей концепции "почвеничества" создавал образ русского крестьянства, совершенно не соответствующий реальности, но вполне укладывающийся в его идеологию. Это не вина Достоевского, это беда любой идеологии. Она осмысливает окружающий мир в определенного рода идеологемах, и если реальность этим идеологемам противоречит, тем хуже для нее. Однажды Ленина глубоко возмутила антибольшевистская позиция Мясникова: как это пролетарий может идти против большевиков (или не соответствовать)!?! Такой пролетарий - ошибка мировой истории. Аналогично и для Достоевского, русский крестьянин обязан быть православным, богомольным, монархистом и т.д. А если он неправославный, то он и нерусский. Именно Достоевский первым выдвигает максиму о зависимости этничности от религиозности (до него в истории России так никто не думал; переход Чаадаева в католицизм вызвал раздражение правительства, но никому в голову не приходило, что Чаадаев тем самым потерял русскость). Впрочем, здесь Достоевский неоригинален. Нечто вроде того утверждали еврейские борцы с ассимиляцией в XIX веке, которые считали, что лишь иудаист может считаться полноценным евреем. Здесь вторая болезнь русской православной идеологии: при всем своем антисемитизме русские православные идеологи всегда будут напряженно следить за евреями, а тот факт, что в современной русской православной идеологии люди еврейского происхождения занимают не последние места, создает ситуацию легкого идеологического маразма и почти сексуальных комплексов, что хорошо видно на всех православных форумах (особенно фундаменталистических). Возникает "культ еврея всемогущего", который православные интеллигенты всячески пропагандируют. Достоевский умирает великим писателем, но довольно посредственным идеологом. Россию 1880-1890-х гг. его идеи не волнуют. Можно видеть в черносотенном движении 1905 года именно русскую православную идеологию, но само это движение гораздо сложнее и многограннее, и здесь религия опять выступает в качестве служанки политики. Тот факт, что русские крайне правые партии бесследно исчезают за неделю после отречения Николая II, говорит в пользу искусственности этого движения.
Русская православная идеология тлеет где-то на обочине русской эмиграции, и хотя сейчас обыватель накачан множеством "свидетельств" о глубокой религиозности русской эмиграции именно в духе православного фундаментализма, это преувеличение. Бунина, Набокова и Бердяева при всем их антисоветизме трудно заподозрить в православном фундаментализме. Ни евразийство, ни оборончество, ни даже солидаризм НТС нельзя считать специфическими разновидностями русской православной идеологии (солидаризм НТС опирался на наследие Бердяева, Лосского, Франка, которые вызывали крайнюю неприязнь русской православно-церковной эмиграции), хотя солидаризм был максимальным приближением к ней. Какой-нибудь эмигрантский филин, сидящий в своем дупле на другом конце мира, в тот самый момент, когда у нас космические корабли уже действительно стали бороздить просторы Вселенной, мог в качестве последнего оберега против "совдепии" поднимать к небу православный крест. Но это было вымирающее позавчера. Интересно, что сам по себе сюжет романа Аксенова "Остров Крым" показывает полную бессмысленность русской эмиграции: ей все равно придется идти на поклон к Советам. Под конец Великой Отечественной войны власовцы пытались сговориться с русской православной эмиграцией, однако Советская Армия, чьи солдаты воевали под красными знаменами "за Родину! за Сталина!", к счастью, избавила нас от этой альтернативы.
И тут наступает эра "диссидентства". Появляется в числе иных его видов русское православное диссидентство. Это помимо множества иных его форм. Ведь диссидентство 60-80-х - это не только дюжина московских евреев-отказников и правозащитников на виду у ЦРУ. Были "истинные коммунисты" (и таких было большинство!), были маоисты, геваристы (вполне легальные), русские националисты, борцы с масонством, почвенники солженицынского фасона и даже русские язычники. Первый опыт православного диссидентства - ВСХСОН - Всероссийский социально-христианский союз освобождения народа Огурцова оказался неудачным (союз просуществовал с 1964 по 1967 и был разгромлен), да и ориентировался больше на современную ему европейскую христианскую демократию. Церковное подполье в лице катакомбного движения долгое время не имело никакого отношения к образованным оппозиционно настроенным советским людям. В 1920-1950-х годах движение «истинно-православных христиан» носило очень широкий характер и насчитывало, по всей видимости, десятки тысяч людей. Социальную основу его составляло духовенство, монашество и крестьяне-единоличники, отказавшиеся вступать в колхозы и, как правило, подвергавшиеся раскулачиванию и ссылке в Сибирь. Подавляющее большинство единоличников исповедовали взгляды «истинно-православных» и находились под влиянием катакомбного священства и проповедников. Вплоть до конца 1950-х годов в СССР число подпольных православных общин, по всей видимости, измерялось тысячами. Организационно они не были связаны, и поэтому говорить об общей идеологии движения трудно. В подполье находились как общины, вполне лояльно относившиеся к Московскому Патриархату, но не имевшие возможности зарегистрироваться и собираться легально, так и те, кто считал, что пришла власть антихриста и с официальной церковью не может быть никакого контакта. Несмотря на отсутствие общей идеологии и какой-либо организации, подполье существовало - как социальная сеть, религиозная общность и характерная субкультура. Общим во взглядах радикальных «истинно-православных» групп было стремление как можно меньше контактировать с советским обществом и государством. В связи с этим разные истинно-православные отказывались брать советские паспорта, официально устраиваться на работу, отдавать детей в школу, служить в армии, прикасаться к деньгам, разговаривать с официальными лицами («молчуны») и даже использовать общественный транспорт. Во время Великой Отечественной войны многие истинно-православные воспринимали немецкую армию как освободителей. Священников, не признававших Декларацию митрополита Сергия, репрессировали, они не могли легально осуществлять церковные службы. В результате собрания проходили подпольно, в условиях строгой секретности. Характер «катакомбных» групп сильно зависел от политической ситуации в регионе. Так, в северных областях общины формировались в основном вокруг священников, а в Черноземье, где почти все духовенство в 1920-х было уничтожено, миряне объединялись сами, а некоторые (например «федоровцы») стали идейными беспоповцами. Последняя волна репрессий против истинно-православных началась в 1959 году — и особенно усилилась после хрущёвского указа 1961 года о борьбе с тунеядством. По нему были сосланы и посажены тысячи «истинно-православных», отказывавшихся официально устраиваться на работу (и, как правило, работавших по договорам). В 1961 преследования истинно-православных были официально узаконены. В «Инструкции по применению законодательства о культах», утверждённой постановлением Совета по делам РПЦ и Совета по делам религиозных культов от 16 марта 1961 г. говорилось: «Не подлежат регистрации религиозные общества и группы верующих, принадлежащие к сектам, вероучение и характер деятельности которых носит антигосударственный и изуверский характер: иеговисты, пятидесятники, истинноправославные христиане, истинноправославная церковь, адвентисты-реформисты, мурашковцы и т. п.» В 1961—1962 годах были арестованы почти все активные члены «катакомбных» общин. В ссылке многие «истинно-православные» продолжали отказываться от официального трудоустройства, что вело к суду и отправке в лагерь. Там отказ от работы, как правило, приводил к фактически бессрочному заключению в карцер, что привело к гибели множества людей. К началу 70-х годов большинство оставшихся в живых «истинно-православных» вышли на свободу, однако движение было обескровлено. Та же судьба постигла многие радикальные раскольничьи толки — хлыстов, скопцов, бегунов и др. В 60—70-х годах, по мере сокращения сельского населения, православное подполье теряло свой массовый характер, частично вливаясь в официальную РПЦ Московского патриархата.