Atmel » Сб мар 28, 2015 12:49
Это путешествие у нас заняло три дня. Мы приезжали в село или в деревню, где нас встречали колокольным звоном из каплиц, и затем шли на кладбище. Детские свежие незапечатанные могилки очень легко было узнать, потому что на каждой из них вдоль была растянута полоса домотканого холста, а на ней пара крашенных в синий цвет яиц и пятьдесят копеек медью или серебром. Священник подходил к могилке и начинал торопливо:
- Благословен бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков!
- А-м-минь,- подтягивал я ему.
- Благочестивейш... самодержавнейш... велик...
- Господи поми-луй!
- Упокой, господи, душу усопшего раба... младенца... Как звать?
- Грипой, батюшка,- с низким поклоном говорила какая-нибудь почерневшая от лет, невзгод и голодухи баба.
- ...Грипа и учини его в раи, идеже все праведники упокояются!
А я:
- Господи помилуй, господи помилуй, господи поми-луй!
Таким образом, безмятежно и быстро мы похоронили раба божиего Юрка и младенца Языкантия, и только с одной предпоследней могилой, притаившейся где-то в уголке кладбища, у нас вышло маленькое недоразумение. Холст на ней лежал какой-то подержанный, сделанный, вероятно, лет пятнадцать тому назад, а то просто выкроенный из старой нижней юбки, но ни полтинника, ни яиц на нем не было. Отец Анатолий рассердился, покраснел, как спелый томат, и так закричал на бабу, что она кинулась от него бегом. Через десять минут она вернулась с сорока копейками, и мы благополучно спели панихиду и запечатали рабу божию отроковицу Серениду - настоящее имя ее знает, вероятно, всеведущий господь. Однако краем глаза я видел, как эта женщина, прежде чем запечатать свою умершую дочку, валялась в ногах деревенского старосты и целовала его сапоги.
В последнем по очереди селе отца Анатолия вдруг осенила вдохновенная мысль. Он заявил, что хочет служить молебен о плодородии будущего года. Я попробовал было указать ему на требник и сказать, что существуют молебны "о еже впасти в кладезь чему нечистому", "о еже избавитися от колдовства и волшебства, от нашествия иноплеменников и междоусобной брани" и так далее. Но он меня остановил вдруг с такой сухостью, которой я даже от него не ожидал:
- Делайте, что вам приказано, и не заставляйте меня прибегать к крайним мерам!
Я без лишних объяснений понял, какие это крайние меры. Просто отец Анатолий возьмет и уедет, а я останусь без лошадей, и идти мне придется шестьдесят верст пешком. Мне пришлось смириться. Священник занял самую большую избу во всей деревне и велел немедленно собраться туда всем хозяевам, и чтобы каждый из них непременно принес с собою стакан меду, пяток яиц и большой медный корец ячменя. Все это было беспрекословно исполнено. Два громадных восьмипудовых мешка были наполнены хлебом. Полная кадушка благоуханного меда была накрыта свежими молодыми липовыми листьями, и в ивовой плетеной корзинке горою лежали свежие весенние яйца.
Ну, уж какой молебен мы отслужили в этой избе - за это ответит на Страшном суде Христовом грешная душа отца Анатолия. Это было какое-то попурри из церковных песнопений - великопостных, похоронных, молебственных и других. Достаточно того сказать, что мне все время казалось, что я богохульствую...
После молебна хозяин, пожилой, степенный мужик, откупорил четвертную бутыль с водкой, налил себе стакан, сказал: "Пью до батюшки", выпил и, еще не закусывая, налил второй стакан и протянул отцу Анатолию.
Священнослужитель взял наполненный стакан, обернулся ко мне и сказал:
- Пью до... - Он, кажется, хотел сказать "до тебя", но в последний момент одумался и сказал: - До вас.
Я проделал ту же церемонию по отношению к хозяйке, которая долго стеснялась, но все-таки выпила и вытерла губы верхом ладони.
Не совсем твердо помню, как и кто нас доставил в Казимирку. Знаю только, что на другой день отец Анатолий написал мне записку с настоятельной просьбой уплатить ему половину разъездных расходов. Но меня уже в то время потянуло в дальнейшие странствия, и потому я разорвал его письмо, бросил обрывки бумаги в лицо церковному старосте и закричал на него:
- Передай, болван, отцу Анатолию, что сегодня я пишу на него жалобу патриарху Сиракузскому!
- Кому?
- Си-ра-куз-ско-му!
Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю?
Итак увидел я, что нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это - доля его; ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него?